Чтобы найти статью воспользуйтесь фильтрами:
В синем небе звезды блещут
Спектакль Роберта Уилсона стал событием сезона еще до премьеры — из всех режиссеров-резидентов Театра Наций таким же статусом может похвастаться разве что канадец Робер Лепаж. «Сказки Пушкина» оказались серьезным вызовом артистам, техническим службам, да и зрителям тоже.
«Тригорин выработал себе приемы, ему легко», — говорит неудавшийся писатель Треплев в чеховской «Чайке», — «У него на плотине блестит горлышко разбитой бутылки и чернеет тень от мельничного колеса — вот и лунная ночь готова». У Роберта Уилсона внизу сцены колышется прозрачная газовая ткань, сверху летит белый кораблик — вот и синее море готово. Океанский пейзаж в секунду становится хатой, где живет рыбак со своей сварливой женой. Спускается, да так и повисает на пол-пути, плоская декорация, изображающая сеновал, рабочие сцены выносят лавку и разбитое корыто — и вот уже грозная старуха поет обличительную бодрую песню про своего простофилю-мужа, а в такт ей меняется цвет экрана, лавки, сена.
Пушкин-Евгений Миронов катается в ретро-машине и гудит в клаксон. Тридцать три богатырских силуэта, от самого большого, ростом с ребенка, до самого маленького, с ладонь, выезжают из кулисы под звуки мужского хора. Охотник в африканской маске бьет рогатиной медведиху — изящную даму в длинном черном платье и с «медвежьми» ушами, а к овдовевшему медведю приходят на поклон жители леса: на этом обрывается незаконченная «Сказка о медведихе» — Миронов-рассказчик читает ее нараспев, раскачиваясь в кресле-качалке и только для этой сцены преобразившись в старика. Балда, стоя на утесе, кричит на копошащихся внизу чертей с перепончатыми крыльями — мы привыкли читать этот эпизод как комический, здесь он вырастает до какого-то былинного масштаба. Темная драпировка, обычно исполняющая на театре чисто служебную функцию, под действием канатов превращается в шатер Шамаханской царицы.
Если однажды будет написана книга о театре 2010-х годов, пускай глава про Театр Наций называется «Наш домашний Авиньон». Сравнение со знаменитым Авиньонским фестивалем не будет натянутым: репертуар этой площадки действительно составлен подобно программе международного смотра. Если вы сумеете грамотно выбрать десяток названий с ее афиши — то можете считать, что вы уже знакомы со всеми важными явлениями современной сцены. Здесь выпустили едва ли не лучшие свои спектакли российские режиссеры Константин Богомолов, Дмитрий Волкострелов и Филипп Григорьян. А худрук театра Евгений Миронов — это, наверное, самый счастливый в России артист, ведь он может работать с крупнейшими мировыми постановщиками — Робером Лепажем и Эймунтасом Някрошюсом, Алвисом Херманисом и Томасом Остермайером. Приглашение Роберта «Боба» Уилсона — пик продюсерской карьеры Миронова и его заместителя Романа Должанского: круче уже некуда.
Семь лет назад латышский режиссер Херманис поставил в Театре Наций невероятно успешный спектакль «Рассказы Шукшина» с Мироновым и Чулпан Хаматовой — и тогда действительно можно было сказать: вот как, дескать, «они» видят «нас», вот как иностранец смотрит на Россию. Нынешняя премьера — другой случай. Конечно, Уилсон изучал русскую живопись и иллюстрацию, и кое-где в его спектакле чувствуется влияние Ивана Билибина. И все же никакой особой «русскости» здесь нет, разве что некоторые детали одежды вроде стилизованного кокошника напоминают национальный костюм. Сказки Пушкина стали частью вымышленной вселенной Роберта Уилсона, где небо меняет цвет, реальность выглядит как стильная книжная графика, и все похожи на мимов. Когда актриса в прологе несколько раз пропевает строки «Там русский дух, там Русью пахнет» на эстрадный манер — они как будто звучат на другом языке и, кажется, несут совершенно иной, неизвестный смысл.
Театр Уилсона — тоже в некотором роде театр наций: за пределами своей родины, Соединенных Штатов, режиссер нередко работает с литературным материалом, который занимает почетное место в культуре пригласившей его страны. На национальной французской сцене — «Комеди Франсез» — он поставил басни Жана де Лафонтена, в Норвегии — Генрика Ибсена, в Швеции — Августа Стринберга, в России — сказки Пушкина. Уилсон, как Олимпиада, объединяет мир, ведь пушкинские герои в его интерпретации выглядят почти как персонажи Лафонтена.
«Сказки Пушкина» — шоу высочайшего класса, с музыкальными номерами от группы CocoRosie, остроумными дорогими костюмами и Евгением Мироновым в облике Пушкина. Сказки — самый демократичный литературный жанр: не потому ли в новой работе режиссера столько отсылок к массовой культуре и к «низким», иначе говоря, популярным видам театра? Даром что это почти мюзикл. По периметру сцены горят огоньки, название скверкающими буквами написано на занавесе, летающий остров Буян похож на елочную игрушку, а столица царя Додона — на русский терем из какого-то отечественного мультфильма. Смелое заигрывание Уилсона с китчем напоминает стиль художника Джеффа Кунса, который, как никто, умеет пародировать «красивую жизнь».
Много было сказано о том, как далек метод Уилсона от «русской психологической школы». Сам режиссер сравнивает свою технику с балетом. Актеры, занятые в «Сказках Пушкина», часами репетировали каждую позу, подолгу учились интонировать и носить костюм. В конце девяностых-начале нулевых появление его спектаклей на Чеховском фестивале стало мощной прививкой формализма. Но и в 2015 году мышление Уилсона — все еще в новинку для российского театра, правда, уже по другим причинам.
Просвещенный зритель будет искать в его постановке «режиссерское прочтение» — оригинальную трактовку, актуализацию классики, называйте как хотите — и вряд ли найдет. Да, кой-какие признаки всего этого имеются. Уилсон предпослал спектаклю эпиграф из Beatles, пропетый в прологе по-русски — «Любовь — это все, что вам нужно». И действительно, каждый сюжет заканчивается разлукой или, наоборот, воссоединением пары — даже «Сказка о рыбаке и рыбке», где о любви, казалось бы, нет и речи. Но помилуйте, это что, все про любовь? Если мы сведем «Сказки Пушкина» к привычной нам «литературной» интерпретации — не слишком ли обеднеет спектакль?