Пресса

Впечатления участников спектакля «Сказки Пушкина» от работы с Бобом Уилсоном

 Евгений Миронов, художественный руководитель Театра Наций

 Для меня было открытием, что Боба Уилсона интересует не только форма. Вернее, с помощью формы он умеет выявлять новое содержание. Например, он показывал нам проход по сцене Золотой рыбки. Он поставил перед актрисой задачу: рыбка должна идти так, что то ли она хочет старика поцеловать, то ли убить. И в его актерском показе, в его пластике и энергетике я это увидел.

Актерски я в какой-то момент отчаялся. Я очень стеснялся гримасничанья, которое у нас в театре называют наигрышем, я для себя не мог этого оправдать. Но когда мы сделали грим, в нем я почувствовал себя абсолютно свободным, потому что именно такие яркие выразительные средства, открытые, сильные эмоции работают в этом театре.

Он всегда ставит свой спектакль – будь это Брехт или Шеспир, Библия или телефонная книга. Хотя, безусловно, он погружается в материал, исследует его. И в наших сказках открылось столько неожиданных поворотов! В этом смысле нам полезно было пригласить иностранного режиссера, чтобы посмотреть на знакомые вещи со стороны, незамыленным взглядом.

Но для меня как для худрука это был самый сложный выпуск спектакля. Боб Уилсон привык творить здесь и сейчас, ничего не придумывая заранее. Он мог отталкиваться даже от атмосферных явлений – если дождь за окном, получится одна сцена, если солнце – будет другое. Если у него в этот момент плохое настроение, он может часами ставить свет, а потом на третий-четвертый час, когда мы все уже сошли с ума, у него родится мысль. И мало того, по ходу он начинает переделывать декорации и костюмы. И все это требует не только денег, но и времени. Все доделывалось до последней секунды. Я никогда в жизни не выходил без прогона на зрителя – впервые это случилось сейчас. И вот это творчество в чистом разливе меня ставило в шоковую ситуацию. Но надеюсь, что стресс омолаживает. Сейчас я чувствую себя гораздо лучше, чем после премьеры.

Дарья Мороз, актриса

Первое впечатление – это огромное эмоциональное воздействие его энергетики. Трудно объяснять, но это тот случай, когда масштаб личности и талант ощущаешь почти физически, через энергию, исходящую от человека.

Второе – это то, как он показывает, задает пластический рисунок сцены или персонажа, как подробно он работает с жестом и какой легкости и ироничности при этом требует. Свет, декорация и артист для него одинаковые технические средства. Мне кажется, он мыслит ТОЛЬКО картинками и долго, очень кропотливо пытается воссоздать на сцене рисунок своей фантазии. И его театр работает только так.

Это был самый сложный в моей жизни выпуск, физически в первую очередь: полтора месяца и десятки часов ежедневного стояния на сцене при выстраивании световой партитуры и оттачивание пластического рисунка в полном гриме и костюме - но оно того стоило. Работа с Уилсоном для меня – сбывшаяся мечта!

 Сказки Уилсона

 «Здесь русский дух, здесь Рууусью пахнет» – выводит в томной джазовой манере роскошная Шамаханская царица (Сэсэг Хапсасова). Но Русью тут, простите за каламбур, как раз и не пахнет. Мы привыкли воспринимать сказки Пушкина как часть нашего национального культурного кода. У всех перед глазами стоят классические иллюстрации Билибина, Зворыкина, Куркина и Дехтярева, вписавшие пушкинское Лукоморье в мир русского фольклора – старик в лаптях, бояре в шубах и кафтанах, прекрасные царевны в кокошниках... Роберт Уилсон напомнил зрителям о «всемирной отзывчивости» нашего первого поэта, о том, что многие сюжеты были заимствованы им у братьев Гримм или из мирового фольклора. Эти сюжеты и в самом деле – архетипичны, и нет ничего специфически русского в патологической жадности старухи, неблагодарности царя Дадона или хитрости типичного трикстера Балды.

Но Боб Уилсон подверг деконструкции и эти, корневые основы волшебной сказки. Он убрал многие сюжетные повторы, столь важные для ее кумулятивной структуры, размыл финалы и вообще вычеркнул как класс мораль. «Тут во всем они признались, повинились, разрыдались» и прочие нравственно-воспитательные пассажи режиссеру оказались не интересны. Мы привыкли считать, что «Сказка о рыбаке и рыбке» учит  к чему приводят непомерные аппетиты, а у Уилсона она оказалась о том, что с милым рай и в шалаше. Да и прочие сказки режиссер попытался свести к универсальной формуле All you need is love – в начале и в финале спектакля это битловское заклинание поют на русском языке.

Но гораздо точнее постановку характеризует другой эпилог: сидя на ветвях неонового дерева аки кот ученый, легкомысленный Пушкин в рыжем парике (великолепная работа Евгения Миронова) читает стихотворение «Брожу ли я вдоль улиц шумных». И вот эта пушкинская завороженность смертью, ее холодное дыхание, которое чувствуется на губах появляющейся откуда-то из преисподней Рыбки, сверкающей не радостным солнечным золотом, а лунным мертвенным серебром, или в потусторонних интонациях и неземной грации Царевны Лебедь (обе роли прекрасно исполняет Елена Николаева), определяет в спектакле гораздо больше. Не случайно в центре композиции оказалась неоконченная сказка Пушкина о убитой мужиком медведице, и не случайно она выглядит как торжественная похоронная процессия, а читает ее вмиг постаревший, поседевший автор. И чем мрачнее и фатальнее общий тон постановки, тем ярче горят огни этого безумного кабаре, тем неистовей Рассказчик отплясывает свой рок-н-рол, а вместе с ним танцуют и поют все его герои. 

Впрочем, режиссер не настаивает на какой-то определенной трактовке. Он создает завораживающей красоты картины, которые каждый волен увидеть и понять по-своему. А может быть, увидеть и не понять. Уилсон ломает стереотипы и заставляет зрителей испытывать когнитивный диссонанс, показывая знакомые и вместе с тем совершенно незнакомые сказки, как будто их прочитали нам на японском языке. В них все время сквозит что-то близкое и узнаваемое, но в то же время кардинально переосмысленное. Вот типичные «три девицы под окном» в кокошниках – но кокошники и платья у них черные, да и окно  подозрительно супрематического вида. А трон похожего на самурая царя Салтана сделан по моде конструктивизма 20-х годов, как и покосившаяся церковь скупого Попа с горящим неоновым крестом на верхушке.

Для Уилсона важна каждая мелочь как в оформлении сцены, так и в пластической партитуре, по своей строгости похожей на балетную – каждое па и каждый жест здесь выверены до миллиметра, движения механичны, а интонации и мимика утрированы до гротеска. Для русских актеров психологической школы работа в подобной манере стала настоящим испытанием. Но тут помог сам Пушкин. Если бы Уилсон решил ставить, скажем, «Чайку», которая тоже вполне может претендовать на «наше все» (и такая идея была), ему бы пришлось испытать гораздо большее сопротивление материала и исполнителей. А сказки как жанр по природе своей не предполагают никакого реализма и натурализма. Их герои –  одномерные, почти мультипликационные персонажи, которые требуют от актера существования идеальной крэговской марионетки. И артисты Театра Наций – а помимо вышеперечисленных это Олег Савцов, Ольга Лапшина, Дарья Мороз, Анна Галинова, Александр Новин и другие – с этой задачей справились. Но как признался потом, уже за кулисами Евгений Миронов, изощренный пластический рисунок маэстро Уилсона со временем они все же постараются наполнить русским духом, то есть необходимым нашему сердцу человеческим содержанием.